1. Имя и фамилия персонажа:

Вёрджил Френсис Диц | Virgil Francis Dietz

2. Прозвище:

Часто зовут только по фамилии, ибо сократить имя до приемлемого варианта окружающие за 23 года так и не смогли, чему Вёрджил собственно не препятствует, хотя и имя свое беззаветно любит.

3. Возраст и/или дата рождения:

23 года | 24 февраля

4. Биография:

Диц родился в Штатах, в солнечной Калифорнии, на самом побережье. Небольшой городок Эндсвилль был довольно сонным и неспешным, изредка взрываясь чем-то отдаленно напоминающим события, вроде домашних матчей школьной команды по софтболу с «вепрями» из соседнего городка или воскресной мессы. Одинаковые улыбки, идеальные газоны и стандартный размеренный шум поливалок в вечернем сумеречном воздухе. Жизнь же самого Вёрджила напоминала подборку черно-белых снимков – скучно, уныло, навечно застывший на глянце кадр, как доисторическое насекомое в янтаре. Но было в этих снимках что-то от полицейских отчетов – слишком часто мелькали в кадре мертвые тела. И не оттого, что его отец был серийным убийцей или полицейским, а мать – патологоанатомом. Просто семейство Диц с момента колонизации и Билля о правах славилось только двумя профессиями – священнослужители и гробовщики. Потому что в любых условиях жизни люди будут верить во что-то и умирать. Поэтому,  если ты не ушел с головой в религию, как сделал старый падре Джейкоб Диц – родной брат отца, то… 
Добро пожаловать в небольшой морг в левом крыле старого особняка – приводить в порядок очередную дряхлую миссис Аберкромби, припудривая мертвые морщины,  или сшивать губы какого-нибудь мистера Брэндона хирургической иглой, чтобы, не дай Бог, рот не открылся во время прощания в церкви.
Семейство Диц вот уже двести лет как живет в довольно большом двухэтажном особняке в конце центральной улицы Лейн-грин, притаившемся в тенистых ветвях древних дубов и акаций. Если углубляться в историю семьи, то существует по-крайней мере две версии, проливающие свет на причины переезда из Европы в Новый Свет. По первой – достопочтенный герцог Рудольф Крессенберг фон Дитц, промотавший родительское наследство чуть менее, чем на половину, был не глупым и хорошо образованным человеком. Он разумно посмотрел на политическую обстановку в Европе – а в это время как раз случился переворот  во Франции и по Германии можно было также увидеть первых ласточек народных волнений, распевающих гимны, и решил убраться от греха подальше в Новый Свет. Перевезя семейство на новое место жительства, герцог Крессенберг фон Дитц ассимилировался до старины Руди Дица и под конец жизни занялся вечным – оказанием ритуальных услуг. В конце концов, люди умирали и будут умирать не зависимо от политической обстановки. По второй версии – обычный оборванец Руди Диц со своей возлюбленной Гретой Шварц тайком пробрались на корабль, сбегая от всех, кому задолжали довольно внушительную сумму,  и благополучно прибыли в Америку, начав жизнь заново. Обе эти версии не внушали особенного доверия и правдивость их, по истечении 200 с лишним лет, проверить не представляется возможным. Даже мелкие безделушки, старые фотографии и дагерротипы не особенно помогали разобраться.
Дом семейства Диц откровенно мрачной наружности, даже не смотря на все старания миссис Диц и разведенные клумбы вдоль подъездной дорожки, траурно-белые каллы и пессимистичные темно-бордовые розы,  напоминающие запекшиеся капли крови, даже на жизнерадостном изумрудном газоне производят неизгладимое впечатление. Особенно вместе с постоянно выставленными гробами с торца дома. Особенно рядом с  темной табличкой «Ритуальное агентство Диц и сыновья» с облупившейся и выгоревшей на солнце краской по старому дереву. Именно в такой кинговской атмосфере и рос маленький Вёрджил – робкий, болезненный, закрытый ото всех ребенок, привнесший немного света в старый дом. Он был поздним, выстраданным ребенком, любимым и желанным. Однако хватило этого неяркого застенчивого сияния ровно на девять лет.  В девятый день рождения своего сына уже не молодая миссис Диц  попадает в больницу с неутешительным диагнозом – сердечный приступ – и в ночь с 24 на 25 февраля она тихо умирает в палате интенсивной терапии, в узком семейном кругу. Именно в ту ночь Вёрджил решил для себя, что бояться запертой комнаты, полной яркого неживого света люминесцентных ламп и резкого хромированного блеска, не стоит. Ведь на металлическом столе лежит его мама. И это его отец аккуратно и сосредоточенно поправляет маникюр на мертвых пальцах, опустевшими глазами высматривая помарки своей работы. С тех пор Вёрджил начал помогать отцу в работе, постепенно сближаясь с тоскующим по  жене мужчиной.  Сначала просто присутствовал при подготовке тел, потом подавал инструменты, если труп нужно было подлатать. Годам к 15 Вёрджил уже сам занимался клиентами, равнодушно рассматривая обнаженных покойников. В ответ на затравленные взгляды ровесников он только пожимал плечами, мол, работа есть работа и мучаться кошмарами из-за естественного течения жизни глупо. Однако, трудовые будни наложили отпечаток на привычки парня. Проводя большую часть времени в резиновых перчатках, Вёрджил настолько привык к слегка притупленным осязательным ощущениям, что приобрел себе две пары перчаток – тонкие кожаные и легкие лайковые – они позволяли смягчить слишком «острые» ощущения от случайных касаний.
Учеба давалась мальчику легко и с удовольствием. В средней школе он часто участвовал в научных выставках с различными проектами, в основном по химии или биологии. Ему хорошо давались иностранные языки, а, памятуя о семейной традиции и не желая всю жизнь провести среди трупов и гробов,  парень нашел себе репетитора по латыни. В старшей школе Вёрджил с головой ушел в учебу, готовясь с отличием сдать выпускные экзамены и поступить в Бостонскую семинарию. Выбрать именно это учебное заведение его толкнуло, во-первых, местоположение – довольно далеко от дома, а значит отсутствие неусыпного контроля со стороны родителя. Вторым фактором стала погода. И снег зимой. И пасмурное небо намного чаще, чем в их маленьком калифорнийском раю. С одноклассниками отношения складывались ровно и без эксцессов. Даже с учетом его странной манеры выражать мысли, Вёрджил оставался лучшим учеником и мог помочь с учебой или дать списать, поэтому все старались сохранять нейтралитет. К тому же не только умный, но и симпатичный мальчик нравился девочкам – вежливый, сдержанный и галантный – он был одним из фаворитов. Правда, среди них у Вёрджила не нашлось объекта для наивных детских мечтаний. Зато такой объект нашелся среди старшеклассников…  Его звали Стиви Уотсон. Он был на два года старше и играл за школьную футбольную команду в защите. И он жил на одной улице с Дицами, через дом от них, а миссис Уотсон была подругой миссис Диц и после её смерти помогала с воспитанием Вёрджила. Поэтому когда отец разрешил Стиви ездить на машине в школу, то на заднем сиденье красавца-шевроле обосновался притихший Вёрджил, которого Уотсон младший любезно подвозил по утрам. Это было странно и неестественно – ловить брошенные вскользь ничего не значащие взгляды карих глаз и чувствовать горячую удушливую волну подросткового возбуждения, прятать улыбку на приветственно поднятую руку в школьном коридоре или украдкой втягивать воздух в машине, пропитанный резковатым парфюмом парня. Поэтому Вёрджил вздохнул с облегчением, когда Стиви окончил школу и уехал учиться в Массачусетс, позволяя спокойно посвятить себя учебе. Не то, чтобы парень не понимал, что происходит, и имел какие-то предрассудки. Просто.. так было легче.
Когда единственный друг будущего семинариста Билли узнал о том, что после экзаменов парень уезжает в Бостон, то он официально заявил – «мистер Вёрджил Френсис Диц, Вы сошли с ума». И за парой бутылок пива на кромке отгораживающего от трассы леса лучший друг Билли Джонсон, знавший Вёрджила с 5 лет и всегда бывший рядом, признался ему в любви. Этот факт ничего не изменил, но первый поцелуй у захмелевшего и не совсем адекватного Вёрджила все же случился. Возможно, случилось бы и больше, если бы не звонок мобильника и извиняющийся голос медсестры из приемного покоя, сообщившей, что Диц старший отправился на встречу к своей жене. Похороны прошли тихо и скромно, люди с жалостью смотрели на окончательно осиротевшего парня, скорбно опустившего голову и притулившегося на самом краю могилы, до последнего молча глядя на гроб. Сдав в траурном тумане выпускные, Вёрджил выдержал только месяц дома. Он продал все – старый дом с оборудованием, машину отца, несколько акров земли и уехал.
Первый год в семинарии был полным впечатлений и непонимания. С одной стороны Вёрджил был готов к повышенному уровню религиозности и даже жаждал его в свете последних событий, но с другой… Он стал самым ярым спорщиком с преподавателями, а персональный куратор  отец Эрт – невысокий и довольно комичный мужчина под 40 – к зимней сессии был готов растерзать подопечного за провокационные вопросы. Но экзамены были сданы на отлично, множество литературы из библиотеки прочитано, а местный распорядитель книг стал почти лучшим другом, и Вёрджил смирился. Именно смирился, заталкивая сомнения и неуверенность подальше, заставляя себя верить и веровать. Отец Эрт вздохнул с облегчением, помогая своему ученику постигать тайны еще и доминиканского ордена, но ровно до того момента, когда по истечении пяти лет, после блестяще сданных выпускных экзаменов первый и единственный кандидат на стажировку в Ватикане написал заявление с прошением «отпустить». После долгого, муторного разговора Вёрджил решил все же продолжить обучение. И буквально через неделю он отбыл в Ватикан – епархия решила не терять время, пока молодой падре не передумал – мало кто соглашался на такие трансконтинентальные прикрепления в чужой стране. Непродолжительное «итальянское приключение», как молодой священник именовал стажировку, пролетело на одном дыхании. Рим поражал узкими улочками, древними мощеными дорогами и почти броуновским движением транспорта – наглые, снующие везде и всюду итальянцы на мопедах норовили отдавить ноги даже ночью. Собор Св. Петра стал для Вёрджила местом успокоения – гулкая тишина высоких сводов и простые деревянные скамьи давали возможность спокойно подумать и поговорить с Господом, а площадь перед Собором, полная туристов и голубей, бурлила жизнью подобно океану, волнами омывающему калифорнийское побережье. Полгода, проведенные в Риме, дали Вёрджилу новую надежду и силы для продолжения выбранного пути. Обговорив с куратором планы на будущее, падре Диц был приписан к  Церкви Святейшего Сердца Иисуса в Иокогаме, куда и незамедлительно направился ближайшим рейсом.
Япония встретила Вёрджила хорошо знакомыми ему самому сомнениями – а сможет ли молодой падре? А справится ли? А не сбежит ли после первых пары месяцев?
При Церкви имелись жилые помещения – в пристройке позади здания, куда вел неприметный коридор за алтарем, там была пара спален, небольшая кухня и вполне удобная ванная, где привыкший за годы ученичества к небольшим и по-своему уютным кельям, Вёрджил и поселился, не желая тратить деньги на нечто глобальное вроде  родительского дома. Аскетичную обстановку выбранной спальни разбавляла большая черно-белая фотография площади перед Собором Св. Петра в простой черной раме. Напоминание о единственном уголке, в котором он чувствовал единение с Богом и самим собой, грело душу.
Первым делом, помимо принятия обязанностей, стал поиск репетитора. Знания о Японии были скромные, а языковые навыки непригодны, слишком уж японский отличается от английского, латыни и испанского, которые знает Вёрджил.

5. Характер:

Вёрджил рос очень тихим и скромным, даже застенчивым, стараясь избегать контактов с внешним миром всеми силами. Этому способствовало и детство, по большей части проведенное в постели – ребенок родился слабым и лет до 5 постоянно болел, простужаясь даже на жарком летнем ветерке и общаясь только с матерью и семейным доктором. Но это не мешало ему обзавестись несколькими яркими чертами, которые проявились со временем, какие раньше, а какие позже.

- Скептик. И этим все сказано. Не смотря на сан, не имеет непоколебимой веры в Господа, все ставит под сомнение, стараясь, однако, соответствовать выбранному жизненному пути – соблюдает целибат из-за нетрадиционной ориентации, ибо мужеложство есть грех, повлекший гибель Содомы.  Соблюдает заповеди, учится смирению и чтит Закон Божий, не особенно расстраиваясь, правда, когда выполнение религиозного плана-максимума по некоторым пунктам проваливается.

- Имеет довольно странную манеру выражать мысли – односложно, не сильно понятно и обычно не в тему совершенно, из-за того, что больше занят собственными мыслями, усмиряя богословских тараканов, чем окружающим миром. Правда, относится это в основном к будничным, не обремененным религиозностью разговорам, к тому, что является у проповедника профессиональной деятельностью - это не относится. В теософском споре может заговорить до того, что Вы согласитесь не только на досрочное отпущение всех грехов и отпевание, а также захоронение, но и предварительно заложить все внутренние органы в ближайшем ломбарде, лишь бы остановить поток информации и аргументов.

- Довольно саркастичный и в определенных моментах жесткий, не терпит необоснованной слабости и расхлябанности, резко обрывая повышенный либерализм в общении.  Из-за издержек «воспитания» - равнодушный и бесстрашный. Однако по-детски наивный и временами производит впечатление подбитого особенно большой каплей дождя воробья – от вопросов в лоб на грани фола теряется и «выпадает» из реального мира, осмысливая происходящее со стороны.  Замкнутый, не любит и не стремится идти с окружающими на контакт, если это не его прихожане.

- Гордый. И четко разделяет понятия «гордость» и «гордыня». И если первое, относящееся к Вёрджилу, больше проявляется как чувство собственного достоинства, кстати, единственное, что он боится потерять по жизни. То второе – смертный грех и подвергается порицанию. Где-то глубоко внутри…

- Упрямый. Хотя тешит себя надеждами, что это целеустремленность. В принципе, особенной разницы в нем между двумя этими понятиями и нет. Вёрджил всегда добивается цели, какой бы заоблачной она не была. Потому что способен с поистине бараньим упрямством идти к ней. И не сворачивать с выбранного пути.

- Лицемер. Утешает себя  бинарностью всего сущего, но никак не может понять и принять собственный внутренний конфликт, заставляющий одновременно верить и разносить научными аргументами собственную веру, мучая и терзая самого себя. Поэтому часто пускается в пространные рассуждения наедине с собой, размышляя вслух. И если в дебатах выигрывает рациональная сторона, что происходит в половине случаев, то довольно сильно расстраивается. Хотя в некоторые моменты эти обсуждения заходят в тупик, выбивая падре из колеи.

В общем и целом Вёрджил странный юноша, не от мира сего, и хотя проглатывает в свободное время множество книг (художественных, религиозных и философских, а также почитывает журналы со статьями по естествознанию), он с восторгом воспринимает любую новую для него информацию – будь то рецепт яблочного пирога или химический состав моющего средства. До дрожи любит классическую музыку, не воспринимая современные «тыц-тыц» вообще, просто игнорируя. Многие скажут, что старомоден во взглядах и суждениях, но это скорее последствия того, что родители его были уже довольно взрослыми людьми, когда он родился.

6. Внешность: 

У Дица есть одно совершенно незыблемое правило, вытекающее из тотальной психологической, а вследствие этого соматической непереносимости, а именно, Вёрджил не любит солнце, он его просто ненавидит всеми фибрами души, поэтому старается его избегать с раннего детства. От чего кожа его, за всю жизнь ни разу не тронутая загаром, напоминает свежевыпавший снег. Не то, чтобы в Калифорнии его было много, но пока Диц младший учился в Бостоне, он успел с ним познакомиться.  Из-под вечно растрепанных темно-каштановых волос с вполне классической, но «обросшей» стрижкой, внимательно смотрят серебристо-серые глаза, прячась за пушистыми длинными ресницами. Тонкие брови с довольно резким изломом создают впечатление, что Вёрджил каждое Ваше слово ставит под сомнение, выражая свое высокомерное и слегка раздраженное удивление. Четкий, словно вырезанный из камня несколькими мастерскими движениями профиль, высокий лоб под спутанной челкой и довольно большой рот с бледными, будто очерченными точными тонкими мазками губами. Красивые руки, постоянно спрятанные под перчатками, пальцы длинные и тонкие с ухоженными ногтями, про такие говорят – руки пианиста, кисть узкая, запястья костлявые.
Тело гибкое, жилистое и поджарое, однако плечи довольно широкие и при всем при этом не производит впечатления ни хрупкости, ни чрезмерной худобы - подтянутое, изящное, достаточно рельефное. Движения и походка резкие, стремительные, но не лишенные почти хищной грации, кажется, что Вёрджил постоянно напряжен и готов к действиям. Жестикулировать не любит, а в пальцах постоянно перебирает деревянные четки с крестиком. Когда прислушивается к чему-то или рассматривает – наклоняет немного голову в бок, когда ловит приятный запах – втягивает воздух ртом, будто пробуя на вкус. Всегда смотрит в глаза, не затем, чтобы спровоцировать, а по привычке. Смеется тихо и коротко, прикрывая глаза и продолжая изучать собеседника из-под ресниц, отчего лицо принимает лукавое выражение. На губах постоянно витает полуулыбка полуухмылка, когда мечтательная, когда презрительная.
Голос тихий, хорошо поставленный, приятный, с мягкими «бархатными» интонациями, но при этом четко слышится сталь под двойным дном. При чем владеет голосом прекрасно – не меняя ни тембра, ни громкости может и дистанцироваться, и «шепотом» наорать, и мурлыкающе приласкать так, что будет казаться, будто это его пальцы невесомо скользят по Вашей шее сзади, пуская по телу мурашки.
При общении всегда держится холодно вежливо, никогда не нарушает границ личного пространства и стремится сохранить границы своего.
Рост средний – около 175 см.
Из особых примет - по обоим бокам от тазовых косточек до подмышек тянется симметричная кельтская вязь с растительным орнаментом и «вплетенными» в неё цитатами Священного Писания на латыни. Но мало кто видел сие творение. 
Одежда
В обычные дни предпочитает черный двубортный костюм с приталенным пиджаком и довольно узкими прямыми брюками со стрелками, черная рубашка, так называемая tab-shirt или колоратка (в простонародье), говорящая о сане. Носит тонкие черные кожаные перчатки, облегающие кисти, как вторая родная кожа, узконосые классические туфли, также черного цвета. В холодное время года в гардеробе появляется пальто, напоминающее чем-то военную шинель – приталенное, чуть ниже колена, двубортное с высоким воротником-стойкой и любимый со старших классов длинный теплый вязаный шарф серебристо-зеленого цвета – своеобразный талисман на удачу. Летом меняет стандартный костюм на более легкую льняную версию.
Во время проведения мессы надевает классическую сутану доминиканцев,  белого цвета.
Дома, в путешествиях и на выходных может позволить себе джинсы, футболки, тяжелые крупной вязки или тонкие почти невесомые свитера, кроссовки.

7. Привычки: + 8. Любит / Не любит:

Из предпочтений и привычек – день неизменно начинает с зеленого чая, в гастрономическом плане – всеяден и непривередлив, любит книги и библиотечную пыль, уединение и большие парки, в которых можно затеряться. Любит пасмурную прохладную погоду, кьянти и пледы из шотландки, а также легкие горькие ароматы парфюма.
Не выносит фанатиков, сильных запахов и резких движений, идейных и безвольных людей, бродячих животных и громких звуков. Ненавидит солнце и любые шутки относительно бледных калифорнийцев.
Постоянно что-то читает –  на ходу, во время готовки или на сон грядущий – при чем по квартире лежит несколько разных книг с закладками в разных местах. Живет, практически, не используя электричества. Оно у него в квартире есть, но Диц не включает вечерами больше одной лампы – той, что возле постели. В основном просто настолько уходит в себя, что производит какие-то необходимые действия на автомате.

9. Ориентация:

гомо. по идее.

10. Желаемый статус:

Et sanctum peccatum

11. Пароль к правилам:

верно

12. Обратная связь:

635792523

13. Отыгрыш:

Почти летний теплый вечер выдался в конце мая, за неделю до выпускных экзаменов и вместо того, чтобы зубрить школьные дисциплины, Вёрджил Диц и Билли Джонсон, неразлучные друзья с пеленок, решили выпить пива. Старенький мустанг Билли надрывно фырчал, преодолевая кочки проселочной дороги и увозя парней за несколько миль от города, к небольшому лесу, отделяющему территорию Эндсвилля от 44 шоссе, в принципе, одного из самых пустынных хайвэев в этом уголке Калифорнии. Парни ехали в молчании, слушая старых добрых ACDC, горячо любимых Билли, на заднем сидении позвякивали бутылки Бада в переносном холодильнике, а Джонсон подпевал с набитым ртом, пытаясь одновременно расправиться с сэндвичем из закусочной на углу  Лейн-грин и Джефферсон-стрит, возле полицейского участка.
- Диц.. – Билли хотел что-то сказать, дожевав последний кусочек, но на особенно большой кочке, которую водитель не заметил, машину тряхнуло, и она дном задела дорогу. – Вот черт..
- Кочка.. – Вёрджил рассеянно посмотрел в окно, потирая ушибленное колено и сдувая в глаз челку, парень подтянул ноги наверх к груди, устраиваясь с комфортом на сидении. Повернувшись к другу, Вёрджил подцепил у того с подбородка каплю соуса и отправил палец в рот, скривившись.
- Соленый.. –  Билли только крепче вцепился в руль, с преувеличенным вниманием глядя на дорогу. Через несколько минут мустанг остановился на самой кромке леса, лучи фар выхватывали из темноты небольшой ручей, над которым вились пара мотыльков и клубы пыли. Билли заглушил мотор, оставляя фары и музыку, и вышел из машины, обходя и доставая пластиковый контейнер холодильника с заднего сидения. Вёрджил вытащил толстый плед из багажника и бросил его на траву, усаживаясь по-турецки на своей половине, забросив на переднее сиденье кроссовки, и поднимая выжидательный любопытный взгляд на застывшего над холодильником товарища.
- Ты хотел о чем-то поговорить. – Не вопрос, утверждение. Диц встал на четвереньки и стащил бутылку пива, футболка и край клетчатой рубашки задрались, обнажая бледную кожу. Билли немного нервно сглотнул и поспешил сесть рядом, стараясь не обращать внимания на провокационную позу. Вёрджил повертелся немного и сел лицом к другу, поправляя одежду и открывая бутылку.
- Ты действительно уедешь в Бостон после экзаменов?
- Да.
- Но почему семинария?! Разве нельзя заняться юриспруденцией, экономикой, антропологией, в конце концов?
- Ты же знаешь, в нашей семье либо гробовщики, либо священники, а трупов я уже насмотрелся до конца жизни. – Диц пожал плечами и отпил немного, подался вперед и легко толкнул Билли лбом в плечо, шкодливо улыбнулся, не отодвигаясь. – А что? Ты не хочешь, чтобы я становился священником? Или не хочешь, чтобы я уезжал?
Билли как-то странно блеснул глазами и совершенно серьезно ответил.
- Я буду скучать. – А после небольшой паузы продолжил. - Потому что люблю тебя. – Прозвучало тихо и просто, выпав на тишину между песнями, Диц растерянно посмотрел на Билли и, кажется, даже забыл, как дышать. Заявление это было неожиданным и удивительным, выбивающим почву из-под ног, хотя для вечно погруженного в свои мысли Вёрджила все было таковым. А Джонсон уже подался навстречу, неуверенно целуя друга детства, который своими невинными серыми глазищами, в обрамлении пушистых совершенно девчачьих ресниц, категорически не давал парню спать. Чуть дрожащие руки забрали из холодных пальцев Вёрджила бутылку, убирая её в сторону, прошлись по предплечьям и притянули ближе за плечи, обнимая худощавое тело. Диц очнулся только в момент, когда его уже уложили на спину и любопытные руки вовсю орудовали в его штанах, торопливо лаская и вырывая тихие стоны, и не то, чтобы он был против происходящего... Собственно, штаны и заставили вернуться в бренный мир,  в заднем кармане что-то завибрировало, и раздался неприятный писк старой нокии. Торопливо выуживая аппарат из кармана и стараясь не отрываться от губ Билли, Вёрджил на ощупь нашел нужную клавишу.
- Да? – Голос был хриплым и Диц откашлялся.
- Это Вёрджил Диц? – Приятный женский голос имел тоскливые интонации, будто её заставили делать нечто совершенно отвратительное. – Это медсестра Линдси Кларксон из приемного покоя больницы Святого Михаэлоса.
- Я Вас слушаю, мисс Кларксон.
- Мне очень жаль, но Ваш отец, Френсис Диц, умер от сердечного приступа 10 минут назад, он поступил к нам час назад в тяжелом состоянии и… мистер Диц?.. Алло?.. мистер Диц??
Вёрджил опустил руку с телефоном, из динамиков которого еще раздавался приятный женский голос, и невидяще уставился в небо.
- Эй..? – Билли обеспокоенно навис над парнем. – Вёрджил? Что случилось?
Диц нажал на «отбой» и перевел пустой взгляд на друга.
- Нам надо в клинику Святого Михаэлоса.. Мой отец.. он умер. – Вёрджил беспомощно ухватился за футболку Билли, всхлипнув. – Отвези меня, пожалуйста..?